ТВОРЧЕСТВО

ШКОЛЬНЫЕ СОЧИНЕНИЯ

Образ Манилова в поэме Н.В. Гоголя "Мертвые души"

Манилов представляется читателю персонажем чрезмерно милым, даже приторным. Он был "еще вовсе человек не пожилой, имевший глаза сладкие, как сахар". "На взгляд он был человек видный; черты лица его были не лишены приятности, но в эту приятность, казалось, чересчур было передано сахару; в приемах и оборотах его было что-то, заискивающее расположения и знакомства. Он улыбался заманчиво, был белокур, с голубыми глазами" -- в общем, вполне заурядный, симпатичный человек, но явно со странностями. Далее мы видим, что и характер его не то, чтобы типичный, но не слишком выразительный -- "Есть род людей, известных под именем: люди так себе, ни то, ни сё, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан, по словам пословицы. Может быть, к ним следует примкнуть и Манилова. В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: какой приятный и добрый человек! В следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: чорт знает, что такое! и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную. От него не дождешься никакого живого или хоть даже заносчивого слова, какое можешь услышать почти от всякого, если коснешься задирающего его предмета" и "у всякого есть свое, но у Манилова ничего не было".
Он человек задумчивый, можно даже сказать, мечтатель (что для помещика, однако, далеко не полезное качество…) - "Иногда, глядя с крыльца на двор и на пруд, говорил он о том, как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или чрез пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян. -- При этом глаза его делались чрезвычайно сладкими и лицо принимало самое довольное выражение, впрочем, все эти прожекты так и оканчивались только одними словами" -- и так же задумчиво- мечтательно и равнодушно пускал он на самотёк своё хозяйство, бывшее от того не то, чтобы в запустении, но в том самом состоянии, которое случается, когда нет у этого механизма некоей движущей силы в лице руководителя-помещика, а именно, в самом что ни на есть средненьком состоянии - "Хозяйством нельзя сказать, чтобы он занимался, он даже никогда не ездил на поля, хозяйство шло как-то само собою. Когда приказчик говорил: "хорошо бы, барин то и то сделать", "да, недурно", отвечал он обыкновенно, куря трубку, которую курить сделал привычку, когда еще служил в армии, где считался скромнейшим, деликатнейшим и образованнейшим офицером:: "да, именно недурно", повторял он. Когда приходил к нему мужик и, почесавши рукою затылок, говорил "Барин, позволь отлучиться на работу, подать заработать" "ступай", говорил он, куря трубку, и ему даже в голову не приходило, что мужик шел пьянствовать". Видим, что к крепостным он относился не то, чтобы дружески, а нейтрально-дружелюбно, и в один момент даже заговорил с простым кучером на "вы"!
Что до семьи маниловской, то здесь она идиллической картиною представляется: милейшие супруги и не менее милейшие двое сыновей, шести и осьми лет, затейливо зовущиеся Фемистоклюсом и Алкидом: "Несмотря на то, что минуло более восьми лет их супружеству, из них все еще каждый приносил другому или кусочек яблочка, или конфетку, или орешек и говорил трогательно-нежным голосом, выражавшим совершенную любовь: "Разинь, душенька, свой ротик, я тебе положу этот кусочек". -- Само собою разумеется, что ротик раскрывался при этом случае очень грациозно. Ко дню рождения приготовляемы были сюрпризы: какой-нибудь бисерный чехольчик на зубочистку. И весьма часто, сидя на диване, вдруг, совершенно неизвестно из каких причин, один оставивши свою трубку, а другая работу, если только она держалась на ту пору в руках, они напечатлевали друг другу такой томный и длинный поцелуй, что в продолжение его можно бы легко выкурить маленькую соломенную сигарку. Словом, они были то, что говорится счастливы" и особого внимания "предметам низким" не уделяли. Дети же их -- типичные дети, что подчёркивает нам автор в моментах вроде этих: ""Фемистоклюс!" продолжал он <…>: "хочешь быть посланником?"
"Хочу", отвечал Фемистоклюс, жуя хлеб и болтая головой направо и налево. В это время стоявший позади лакей утер посланнику нос и очень хорошо сделал, иначе бы канула в суп препорядочная посторонняя капля".
"Фемистоклюс укусил за ухо Алкида, и Алкид, зажмурив глаза и открыв рот, готов был зарыдать самым жалким образом, но, почувствовав, что за это легко можно было лишиться блюда, привел рот в прежнее положение и начал со слезами грызть баранью кость".
Жилище Манилова хозяину вполне соответствует, точнее его отношениям с делами хозяйственными: "Дом господский стоял одиночкой на юру, то-есть на возвышении, открытом всем ветрам, каким только вздумается подуть" -- как дом Манилова открыт всем ветрам, так и в голове его гуляют ветры вперемешку с возвышенными размышлениями.
А внутреннее убранство ещё ярче показывает это соответствие: "В доме его чего-нибудь вечно недоставало: в гостиной стояла прекрасная мебель, обтянутая щегольской шелковой материей, которая, верно, стоила весьма недешево; но на два кресла ее недостало, и кресла стояли обтянуты просто рогожею; впрочем, хозяин в продолжение нескольких лет всякий раз предостерегал своего гостя словами: "Не садитесь на эти кресла, они еще не готовы". В иной комнате и вовсе не было мебели, хотя и было говорено в первые дни после женитьбы: "Душенька, нужно будет завтра похлопотать чтобы в эту комнату хоть на время поставить мебель". Ввечеру подавался на стол очень щегольской подсвечник из темной бронзы с тремя античными грациями, с перламутным щегольским щитом, и рядом с ним ставился какой-то просто медный инвалид, хромой, свернувшийся на сторону и весь в сале, хотя этого не замечал ни хозяин, ни хозяйка, ни слуги".

На подкупающее своей новизной предложение Чичикова Манилов сперва удивился "выронил тут же чубук с трубкою на пол, и как разинул рот, так и остался с разинутым ртом в продолжение нескольких минут. <…> Наконец Манилов поднял трубку с чубуком и поглядел снизу ему в лицо, стараясь высмотреть, не видно ли какой усмешки на губах его, не пошутил ли он; но ничего не было видно такого; напротив, лицо даже казалось степеннее обыкновенного", затем испугался, "не спятил ли гость как-нибудь невзначай с ума, и со страхом посмотрел на него пристально; но глаза гостя были совершенно ясны, не было в них дикого, беспокойного огня, какой бегает в глазах сумасшедшего человека, всё было прилично и в порядке. Как ни придумывал Манилов, как ему быть и что ему сделать, но ничего другого не мог придумать, как только выпустить изо рта оставшийся дым очень тонкою струею", в растерянности некоторое время не мог вникнуть, что же от него всё-таки требуется, но в результате, да ещё и услышав о полной законности, по словам Чичикова, дела, согласился на предложение, и даже задаром отдал своих, так сказать, виртуальных крестьян Чичикову, сказав, что "умершие души в некотором роде совершенная дрянь".

У Манилова можно приметить несколько бросающихся в глаза особенностей: невероятнейшая ко всем вежливость и деликатность; стремление искать в людях хорошее, причём в людях даже не слишком-то достойных, а чаще даже и просто нежелание и неумение видеть плохое; мечтательность и витание где-то в своих выдуманных материях, отсутствие интереса к реальному, прозаическому миру.
Так как в Манилове нет особо положительных черт, но и совершенно отрицательных тоже не найдётся, в отношении его используется не жёсткая сатира, скорее ирония: его утрированная вежливость, а также отвлеченность от мира; царящая дома безвкусица в сочетании несочетаемых вещей; странные имена детей; да и, в общем, вся его невнятная фигура, кратко определяемая как "ни рыба, ни мясо".

© 2003-2012 Kuluar.ru. Все права защищены. | admin@kuluar.ru