ТВОРЧЕСТВО

ШКОЛЬНЫЕ СОЧИНЕНИЯ

Иван Гончаров и Елизавета Толстая. Роман в письмах

Иван Александрович Гончаров и Елизавета Васильевна Толстая

О прелестный, старинный эпистолярный жанр! Хвала тебе!
Можно прочитать массу прекрасных романов, но проникнуться атмосферой времени все равно не получается. На подкорочке сидит и не дает расслабиться поганенькая мыслишка -- а герои-то вымышленные. И как не уговаривай себя, что образы их с реальных людей списаны, что события, знаки времени, окружающая обстановка переданы читателю талантливым писателем с точностью до мелочей, а все равно чего-то не хватает.
А тут настоящие, живые письма, целых 32, писаных самим мэтром русской словесности! Причем нисколько не исправленные, не улучшенные, не обработанные - живые. Правда испытываешь легкую неловкость, читая их: дело в том, что Гончаров всегда старался уничтожить все, что приоткрыло бы его личную жизнь, и Елизавету Толстую тоже просил уничтожить его письма. Однако, последняя к его просьбе не прислушалась, а, напротив, бережно сохранила все и передала по наследству, как особую ценность.
Так что благодаря этой прозорливой и своенравной даме мы, благодарные потомки можем хоть одним глазком заглянуть в замочную скважину личной жизни писателя.
Итак, перед нами настоящий роман, действие которого развивается по всем законам жанра: здесь присутствует и вступление, и бурное развитие событий, и кульминация и развязка, и, если можно так сказать, послесловие. Помимо главных действующих лиц много второстепенных героев. То там, то тут читаем приметы времени, быта и нравов.

Итак, главные действующие лица:
Гончаров Иван Александрович (1812 -1891), знаменитый писатель середины 19 века, чьи сочинения входят в золотой фонд русской литературы.
Толстая Елизавета Васильевна (1827 - 1877), дочь симбирских помещиков, приехавшая из деревни в Петербург в гости к родственникам.
Второстепенные действующие лица:
М-м Якубинская, м-м Богданова, Евгения Петровна и Николай Аполлонович, Юния Дмитриевна, И.С.Тургенев, Левицкий, "молодой корнет" и пр.
Время действия: 1855г, с конца августа по 2 января.
Место действия: столица Российской империи г. Петербург., дом Майковых - старых друзей Гончарова, очаг культурной жизни, место, где регулярно собираются известные писатели, художники, люди, интересующиеся искусством и культурой (Панаев, братья Достоевские, Григорович, Тургенев). Часто случаются обеды, приемы, посиделки. С этим домом Гончарова связывают узы старинной многолетней дружбы, здесь он "свой". Двенадцать лет назад Гончаров впервые встретил тут Елизавету Толстую, родственницу Майковых, она была юная 16-летняя девочка, но уже в то время произвела на Ивана Александровича сильное впечатление: в альбомной записи от 1843г. он называет "дорогими" минуты ее пребывания в Петербурге и желает ей "святой и безмятежной будущности".
Теперь же писателю 43 года, он приобрел известность, всего полгода, как вернулся
из длительного путешествия в Японию, состоит на государственной службе. Однако семейная жизнь до сих пор не сложилась.
Елизавете Васильевне 28, она необычайно хороша собой, умна и добросердечна и …тоже свободна.
Ее красота и ум приковывают к ней взоры всех, кто встречается с ней. Сильное впечатление произвела она, между прочим, и на Тургенева, изредка посещавшего дом Майковых. Но более всех восхищен и поражен этим прекрасным видением Гончаров. Он становится ее страстным и настойчивым поклонником.
Письма Гончарова - это полноценная история страстной любви, "исповедь души".
Согласно всем законам приличия того времени письма весьма церемонны и галантны, ничего, что могло бы скомпрометировать или оскорбить даму.
Сначала писатель предстает в роли преданного друга, исполняет всевозможные поручения и прихоти Толстой, причем делает это с такой маниакальной педантичностью, что понимание его отношения к Елизавете Васильевне налицо.
Надо сказать, что внимание к бытовым мелочам и нуждам Толстой останется у Гончарова до конца его романтической влюбленности.
Например: 23 августа - "Ваше кольцо и перчатки починены: прилагаю их."
1 декабря - "… у Майковых остались Ваши вещи, браслет, портреты……
Отправлять или ждать известий от Вас….."
31 декабря - "…если Вам не нравится присланный от Николя Аполлоновича ваш портрет (он бледен), я могу прислать Вам тот оттиск, который у меня…….., могу приложить и свой портрет, если….понадобится."
Гончаров постоянно снабжает Толстую книгами, альманахами, достает билеты в театр, предлагает свои услуги по сопровождению. Ведет себя как потерявший голову молодой влюбленный.
Однако по мере развития событий (усиления чувств писателя к Толстой) послания становятся все длиннее и эмоциональнее. Он постоянно признается в своей "дружбе" к Елизавете Васильевне, и это слово становится псевдонимом любви.
Временами им овладевает даже чувство ревности, что свидетельствует о глубине и искренности чувств: "Тургенев, у которого я был вчера, - сообщает он Е. В. Толстой, - спрашивал меня: "Скажите, какая прекрасная женщина живет у Майковых и можно ли там увидеть ее?" Я показал ему шиш".

Отъезд Е. В. Толстой в Москву (18 октября 1855 года) обострил чувство Гончарова. Вслед он шлет ей целую серию писем - вымышленный "роман", - "Pour и contre" {За и против (франц.).}. От третьего лица, своего "друга", он рассказывает о своей любви, о своих душевных муках. Это - поистине патетические, беспредельные по откровенности признания в любви.
В своем "ослепительно-прекрасном друге" он видит сочетание всех совершенств: она создана "гармонически прекрасно, наружно и внутренно". Это, по его мнению, "артистически щеголеватое создание", "аристократка природы". "Чистота сердца" сочетается в ней с "возвышенностью характера". Гончаров особенно вменял ей в достоинство, в начале их отношений, отсутствие "умничанья" и "сентиментальничанья", внешней экзальтации. "Предо мною, - восклицает он, - идеал женщины, и этот идеал владеет мной так сильно, я в слепоте!"
",,прекраснейшая, лучшая, первая женщина - без сомнения…", "..что лучше у Вас, сердце или Ваш ум, тонкий, нежный, женский?...", "..аристократическое, щеголеватое создание, аристократка природы…".
Однако письма от Толстой приходят все реже и безудержная страсть Гончарова постепенно отступает. Он понимает, что слишком увлекся своими фантазиями, что чувство его не взаимно.
А что же Елизавета Васильевна?
Дама эта была безусловно неординарная и весьма интересная. Она уже вышла из юного возраста, была весьма образована, умна, тактична, знала себе цену и была …… абсолютно нормальной земной женщиной, и уж никак не стремилась стать "идеалом женщины, идолом", как воспринимал ее Гончаров.
Безусловно, ей было приятно внимание и забота, которыми окружил ее известный писатель, и она с удовольствием принимала его ухаживания и дружбу (в прямом смысле этого слова), но не более того.
В единственном образце ее эпистолярного жанра, который мне удалось найти (черновик ответа на второе письмо Гончарова) Толстая пишет так: : "Очень довольна, что могу благодарить Вас, милый и прекрасный друг. Вы исполнили все мои желания на сегодняшний день, и судьба увлеклась Вашим примером, оставила меня в Петербурге, надо бы удовольствоваться этим и ограничиться благодарностью, но я готова злоупотребить этой добротой и снисходительностью, у меня является новое желание - видеть китайские работы и Летний сад с памятником Крылову".

Опять же, кто знает, чем руководствовалась эта дама, дав Гончарову для прочтения свой дневник? Только ли тем, чтобы Иван Александрович, как специалист словесности, оценил ее слог? Из письма от 19 сент., где Гончаров высказывает свое мнение о прочитанном, можно понять, что Елизавета Васильевна описывает свою влюбленность, и даже своего избранника: (цитата из письма)
"…..Вы все обращаетесь к внешней стороне, едва вскользь упоминая об уме, душе etc., а то все: "красивая поза", "опершись на руку" - да тут же непременно и "конь". …."
И далее описывает свои мечты - они будут женить будущих детей.
(Думаю, любому человеку ясно, как Толстая представляет свою жизнь, какие мужчины ей интересны. Понятно всем, но только не влюбленному писателю).
Будучи умной и тактичной, Толстая явно намекает, что сердце ее занято, любые попытки иметь более тесные отношения, чем дружеские, невозможны.
Однако, Иван Александрович делает совершенно иной вывод:: "…Вы сами сознаетесь в своем дневнике, что Вы "влюблены", следовательно, это еще не решенный вопрос, наступила ли бы за пылом страсти настоящая, глубокая любовь, чувство прочное и более спокойное? Во всех Ваших выражениях мелькает только страсть, в виде болезни, а не сознательное и неизменное чувство….."
Длительное время Елизавета Васильевна провела в деревне, но провинциалкой назвать ее язык не поворачивается. В кругу известных людей, в цветнике маститых литераторов она чувствует себя как рыба в воде, вызывая восхищение не только мужчин, но и женщин. Толстая путешествует (поездка в Царское Село), и даже курит ("…Что мне делать с Вашими папиросами? Отсылать - жаль, курить - не курю….")
Вкус у нее явно изысканный, она любит и имеет много украшений ("…пальцы закованы в броню колец, ……"), но ко всем этим мелким вещицам явно относится невнимательно и не аккуратно. Информация о забытых или поломанных (т.е. о взятых из ремонта) кольцах, браслетах, перчатках и даже салопе весьма часто встречается в письмах.
С тем же невниманием Елизавета Васильевна относится и к чужим вещам. В последнем письме, впрочем, может от обиды Гончаров упрекает Толстую: "…А вы, что не прислали с человеком книгу Тургенева?..."
Опасения Гончарова о невзаимности его страсти оправдались. Сердце Елизаветы Васильевны принадлежало ее кузену, который, кстати сказать, был младше ее на 4 года, Александру Илларионовичу Мусину-Пушкину, блестящему офицеру, ярославскому помещику. Осенью 1856 года она уже была его невестой, а в январе 1857 года она вышла за него замуж. По иронии судьбы И. А. Гончарову пришлось устраивать счастье Е. В. Толстой: по просьбе ее матери хлопотать перед Синодом о разрешении брака с двоюродным братом.
Бывший лейб-гусар был видным уездным деятелем по освобождению крестьян.
Брак, однако, был недолгим, через 6 лет Мусин-Пушкин скончался в сумасшедшем доме от наследственного недуга. Елизавета Васильевна воспитывала двоих детей, интересный факт, что 1870г., когда дети ее находились в имении ее родителей в Симбирской губернии, воспитателем при них был студент Новороссийского университета Андрей Желябов, будущий революционер-народоволец (еще одно громкое историческое имя).
Образ Е. В. Толстой жил в душе Гончарова, "и его чувство, художественно претворенное", входило в его творчество. Письма являются эскизами самых поэтических страниц романа "Обломов", а сама Е. В. Толстая послужила прототипом образа Ольги Ильинской.
Попробуем провести параллели между реальными людьми (Гончаров, Толстая) и вымышленными персонажами романа "Обломов".

Естественно, любое произведение любого автора не рождается из ничего - всегда можно проследить некоторые параллели с реальной жизнью их автора. Не исключение и гончаровский "Обломов". Несомненно, многие черты героини Ольги Ильинской были взяты из реальной жизни - от возлюбленной Гончарова Елизаветы Васильевны Толстой: интеллект, эмансипированность, гордость, широкие взгляды, образованность.
Ходы мыслей Гончарова в переписке с Толстой также переданы Обломову; главным образом - постоянное сомнение: в себе ли, в искренности своей возлюбленной ли:
"Но, однакож... Ольга любит меня! - думал он дорогой. - Это молодое, свежее создание! Ее воображению открыта теперь самая поэтическая сфера жизни: ей должны сниться юноши с черными кудрями, стройные, высокие, с задумчивой, затаенной силой, с отвагой на лице, с гордой улыбкой, с этой искрой в глазах, которая тонет и трепещет во взгляде и так легко добирается до сердца, с мягким и свежим голосом, который звучит как металлическая струна.
Наконец, любят и не юношей, не отвагу на лице, не ловкость в мазурке, не скаканье на лошади... Положим, Ольга не дюжинная девушка, у которой сердце можно пощекотать усами, тронуть слух звуком сабли; но ведь тогда надо другое... силу ума, например, чтоб женщина смирялась и склоняла голову перед этим умом, чтоб и свет кланялся ему... Или прославленный артист... А я что такое? Обломов - больше ничего. Вот Штольц - другое дело: Штольц - ум, сила, уменье управлять собой, другими, судьбой. Куда ни придет, с кем ни сойдется - смотришь, уж овладел, играет, как будто на инструменте.. А я?.. И с Захаром не управлюсь... и с собой тоже... я - Обломов! Штольц!
Боже... Ведь она его любит, - в ужасе подумал он, - сама сказала: как друга - говорит она; да это ложь, может быть бессознательная... Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает..."
Он пошел тише, тише, тише, одолеваемый сомнениями.
"А что, если она кокетничает со мной?.. Если только..."
Он остановился совсем, оцепенел на минуту.
"Что, если тут коварство, заговор... И с чего я взял, что она любит
меня?
Она не сказала: это сатанинский шепот самолюбия! Андрей! Ужели?.. быть не может: она такая, такая... Вон она какая!" - Вдруг радостно сказал он, завидя идущую ему навстречу Ольгу.
Ольга с веселой улыбкой протянула ему руку.
"Нет, она не такая, она не обманщица, - решил он, - обманщицы не
смотрят таким ласковым взглядом; у них нет такого искреннего смеха: они все пищат... Но... она, однакож, не сказала, что любит! - вдруг опять подумал в испуге: это он так себе растолковал... - А досада отчего же?.. Господи! в какой я омут попал!"

Героиня так же, как и Елизавета Васильевна, имеет огромное влияние на Обломова - Гончарова, причём об этом прекрасно знает и иногда - нет, зачастую, использует это для своей пользы. Я не хочу сказать, что одна, следовательно и другая, исключительно пользуются своим верным поклонником - просто в них присутствует здоровая практичность.
"Ольга, как всякая женщина в первенствующей роли, то есть в роли
мучительницы, конечно, менее других и бессознательно, но не могла отказать
себе в удовольствии немного поиграть им по-кошачьи; иногда у ней вырвется,
как молния, как нежданный каприз, проблеск чувства, а потом, вдруг, опять
она сосредоточится, уйдет в себя; но больше и чаще всего она толкала его
вперед, дальше, зная, что он сам не сделает ни шагу и останется неподвижен
там, где она оставит его."
Вслед за Гончаровым, созданный им Обломов буквально с ума сходит от постоянных мыслей о своём предмете обожания, от бесконечных, бескрайних сомнений, споров с внутренним голосом-достоин ли он его.
"В нем что-то сильно работает, но не любовь. Образ Ольги перед ним, но он носится будто в дали, в тумане; без лучей, как чужой ему; он смотрит на него болезненным взглядом и вздыхает.
"Живи, как бог велит, а не как хочется - правило мудрое, но..." И он задумался.
"Да, нельзя жить, как хочется, - это ясно, - начал говорить в нем
какой-то угрюмый, строптивый голос, - впадешь в хаос противоречий, которых
не распутает один человеческий ум, как он ни глубок, как ни дерзок! Вчера
пожелал, сегодня достигаешь желаемого страстно, до изнеможения, а
послезавтра краснеешь, что пожелал, потом клянешь жизнь, зачем исполнилось,
- ведь вот что выходит от самостоятельного и дерзкого шагания в жизни, от своевольного хочу. Надо идти ощупью, на многое закрывать глаза и не бредить счастьем, не сметь роптать, что оно ускользнет, - вот жизнь! Кто выдумал, что она - счастье, наслаждение? Безумцы! "Жизнь есть жизнь, долг, - говорит Ольга, - обязанность, а обязанность бывает тяжела. Исполнив же долг..." Он вздохнул.
- Не увидимся с Ольгой... Боже мой! Ты открыл мне глаза и указал долг, - говорил он, глядя в небо, - где же взять силы? Расстаться! Еще есть возможность теперь, хотя с болью, зато после не будешь клясть себя, зачем не расстался? А от нее сейчас придут, она хотела прислать... Она не ожидает...
Что за причина? Какой ветер вдруг подул на Обломова? Какие облака нанес? И отчего он поднимает такое печальное иго? А, кажется, вчера еще он глядел в душу Ольги и видел там светлый мир и светлую судьбу, прочитал свой и ее гороскоп. Что же случилось?
Должно быть, он поужинал или полежал на спине, и поэтическое настроение уступило место каким-то ужасам.
Часто случается заснуть летом в тихий, безоблачный вечер, с мерцающими звездами, и думать, как завтра будет хорошо поле при утренних светлых красках! Как весело углубиться в чащу леса и прятаться от жара!.. И вдруг просыпаешься от стука дождя, от серых печальных облаков; холодно, сыро...
Обломов с вечера, по обыкновению, прислушивался к биению своего сердца, потом ощупал его руками, поверил, увеличилась ли отверделость там, наконец углубился в анализ своего счастья и вдруг попал в каплю горечи и отравился.
Отрава подействовала сильно и быстро. Он пробежал мысленно всю свою жизнь: в сотый раз раскаяние и позднее сожаление о минувшем подступило к сердцу.
Он представил себе, что б он был теперь, если б шел бодро вперед, как бы жил полнее и многостороннее, если б был деятелен, и перешел к вопросу, что он теперь и как могла, как может полюбить его Ольга и за что?
"Не ошибка ли это?" - вдруг мелькнуло у него в уме, как молния, и молния эта попала в самое сердце и разбила его. Он застонал. "Ошибка! да... вот что!" - ворочалось у него в голове.
"Люблю, люблю, люблю", - раздалось вдруг опять в памяти, и сердце начинало согреваться, но вдруг опять похолодело. И это троекратное "люблю" Ольги - что это? Обман ее глаз, лукавый шепот еще праздного сердца; не любовь, а только предчувствие любви!
Этот голос когда-нибудь раздастся, но так сильно зазвучит, таким грянет аккордом, что весь мир встрепенется! Узнает и тетка и барон, и далеко раздастся гул от этого голоса! Не станет то чувство пробираться так тихо, как ручей, прячась в траве, с едва слышным журчаньем.
Она любит теперь, как вышивает по канве: тихо, лениво выходит узор, она еще ленивее развертывает его, любуется, потом положит и забудет. Да, это только приготовление к любви, опыт, а он - субъект, который подвернулся первый, немного сносный, для опыта, по случаю...
Ведь случай свел и сблизил их. Она бы его не заметила: Штольц указал на него, заразил молодое, впечатлительное сердце своим участием, явилось сострадание к его положению, самолюбивая забота стряхнуть сон с ленивой души, потом оставить ее.
- Вот оно что! - с ужасом говорил он, вставая с постели и зажигая дрожащей рукой свечку. - Больше ничего тут нет и не было! Она готова была к восприятию любви, сердце ее ждало чутко, и он встретился нечаянно, попал ошибкой... Другой только явится - и она с ужасом отрезвится от ошибки! Как она взглянет тогда на него, как отвернется... ужасно! Я похищаю чужое! Я - вор! Что я делаю, что я делаю? Как я ослеп! - Боже мой!
Он посмотрел в зеркало: бледен, желт, глаза тусклые. Он вспомнил тех
молодых счастливцев, с подернутым влагой, задумчивым, но сильным и глубоким
взглядом, как у нее, с трепещущей искрой в глазах, с уверенностью на победу
в улыбке, с такой бодрой походкой, с звучным голосом. И он дождется, когда
один из них явится: она вспыхнет вдруг, взглянет на него, Обломова, и...
захохочет!"

В результате душевных мук и сомнений Гончаров-Обломов пишет письмо своей возлюбленной - Ольге-Елизавете, в котором рассуждает об истинности и ложности чувств, что и приводит к разрыву отношений.

"Вам странно, Ольга Сергеевна, вместо меня самого получить это письмо, когда мы так часто видимся. Прочитайте до конца, и вы увидите, что мне иначе поступить нельзя. Надо было бы начать с этого письма: тогда мы оба избавились бы многих упреков совести впереди; но и теперь не поздно. Мы полюбили друг друга так внезапно, так быстро, как будто оба вдруг сделались больны, и это мне мешало очнуться ранее. Притом, глядя на вас, слушая вас по целым часам, кто бы добровольно захотел принимать на себя тяжелую обязанность отрезвляться от очарования? Где напасешься на каждый миг оглядки и силы воли, чтоб остановиться у всякой покатости и не увлечься по ее склону? И я всякий день думал: "Дальше не увлекусь, я остановлюсь: от меня зависит" - и увлекся, и теперь настает борьба, в которой требую вашей помощи. Я только сегодня, в эту ночь, понял, как быстро скользят ноги мои: вчера только удалось мне заглянуть поглубже в пропасть, куда я падаю, и я решился остановиться.
Я говорю только о себе - не из эгоизма, а потому, что, когда я буду лежать на дне этой пропасти, вы все будете, как чистый ангел, летать высоко, и не знаю, захотите ли бросить в нее взгляд. Послушайте, без всяких намеков, скажу прямо и просто: вы меня не любите и не можете любить. Послушайтесь моей опытности и поверьте безусловно. Ведь мое сердце начало биться давно: положим, билось фальшиво, невпопад, но это самое научило меня различать его правильное биение от случайного. Вам нельзя, а мне можно и должно знать, где истина, где заблуждение, и на мне лежит обязанность предостеречь того, кто еще не успел узнать этого. И вот я предостерегаю вас: вы в заблуждении, оглянитесь!
Пока между нами любовь появилась в виде легкого, улыбающегося видения, пока она звучала в Casta diva, носилась в запахе сиреневой ветки, в невысказанном участии, в стыдливом взгляде, я не доверял ей, принимая ее за игру воображения и шепот самолюбия. Но шалости прошли; я стал болен любовью, почувствовал симптомы страсти; вы стали задумчивы, серьезны; отдали мне ваши досуги; у вас заговорили нервы; вы начали волноваться, и тогда, то есть теперь только, я испугался и почувствовал, что на меня падает обязанность остановиться и сказать, что это такое.
Я сказал вам, что люблю вас, вы ответили тем же - слышите ли, какой диссонанс звучит в этом? Не слышите? Так услышите позже, когда я уже буду в бездне. Посмотрите на меня, вдумайтесь в мое существование: можно ли вам любить меня, любите ли вы меня? "Люблю, люблю, люблю!" - сказали вы вчера.
"Нет, нет, нет!" - твердо отвечаю я.
Вы не любите меня, но вы не лжете - спешу прибавить, - не обманываете
меня; вы не можете сказать да, когда в вас говорит нет. Я только хочу доказать вам, что ваше настоящее люблю не есть настоящая любовь, а будущая; это только бессознательная потребность любить, которая, за недостатком настоящей пищи, за отсутствием огня, горит фальшивым, негреющим светом, высказывается иногда у женщин в ласках к ребенку, к другой женщине, даже просто в слезах или в истерических припадках. Мне с самого начала следовало бы строго сказать вам: "Вы ошиблись, перед вами не тот, кого вы ждали, о ком мечтали. Погодите, он придет, и тогда вы очнетесь; вам будет досадно и стыдно за свою ошибку, а мне эта досада и стыд сделают боль", - вот что следовало бы мне сказать вам, если б я от природы был попрозорливее умом и пободрее душой, если б, наконец, был искреннее... Я и говорил, но, помните, как: с боязнью, чтоб вы не поверили, чтоб этого не случилось; я вперед говорил все, что могут потом сказать другие, чтоб приготовить вас не слушать и не верить, а сам торопился видеться с вами и думал: "Когда-то еще другой придет, я пока счастлив". Вот она, логика увлечения и страстей.
Теперь уже я думаю иначе. А что будет, когда я привяжусь к ней, когда видеться - сделается не роскошью жизни, а необходимостью, когда любовь вопьется в сердце (недаром я чувствую там отверделость)? Как оторваться тогда? Переживешь ли эту боль? Худо будет мне. Я и теперь без ужаса не могу подумать об этом. Если б вы были опытнее, старше, тогда бы я благословил свое счастье и подал вам руку навсегда. А то...
Зачем же я пишу? Зачем не пришел прямо сказать сам, что желание видеться с вами растет с каждым днем, а видеться не следует? Сказать это вам в лицо - достанет ли духу, сами посудите! Иногда я и хочу сказать что-то похожее на это, а говорю совсем другое. Может быть, на лице вашем выразилась бы печаль (если правда, что вам нескучно было со мной), или вы, не поняв моих добрых намерений, оскорбились бы: ни того, ни другого я не перенесу, заговорю опять не то, и честные намерения разлетятся в прах и кончатся уговором видеться на другой день. Теперь, без вас, совсем не то: ваших кротких глаз, доброго, хорошенького личика нет передо мной; бумага терпит и молчит, и я пишу покойно (лгу): мы не увидимся больше (не лгу).
Другой бы прибавил: пишу и обливаюсь слезами, но я не рисуюсь перед вами, не драпируюсь в свою печаль, потому что не хочу усиливать боль, растравлять сожаление, грусть. Вся эта драпировка скрывает обыкновенно умысел глубже пустить корни на почве чувства, а я хочу истребить и в вас и в себе семена его. Да и плакать пристало или соблазнителям, которые ищут уловить фразами неосторожное самолюбие женщин, или томным мечтателям. Я говорю это, прощаясь, как прощаются с добрым другом, отпуская его в далекий путь.
Недели чрез три, чрез месяц было бы поздно, трудно: любовь делает неимоверные успехи, это душевный антонов огонь. И теперь я уже ни на что не похож, не считаю часы и минуты, не знаю восхождения и захождения солнца, а считаю: видел - не видел, увижу - не увижу, приходила - не пришла, придет... Все это к лицу молодости, которая легко переносит и приятные и неприятные волнения; а мне к лицу покой, хотя скучный, сонный, но он знаком мне; а с бурями я не управлюсь.
Многие бы удивились моему поступку: отчего бежит? скажут; другие будут смеяться надо мной: пожалуй, я и на то решаюсь. Уж если я решаюсь не видаться с вами, значит на все решаюсь.
В своей глубокой тоске немного утешаюсь тем, что этот коротенький эпизод нашей жизни мне оставит навсегда такое чистое, благоуханное воспоминание, что одного его довольно будет, чтоб не погрузиться в прежний сон души, а вам, не принеся вреда, послужит руководством в будущей, нормальной любви.
Прощайте, ангел, улетайте скорее, как испуганная птичка улетает с ветки, где села ошибкой, так же легко, бодро и весело, как она, с той ветки, на которую сели невзначай!
Хитрят и прибавляются хитростью только более или менее ограниченные
женщины. Они, за недостатком прямого ума, двигают пружинами ежедневной
мелкой жизни посредством хитрости, плетут, как кружево, свою домашнюю
политику, не замечая, как вокруг их располагаются главные линии жизни, куда
они направятся и где сойдутся"
"Ольга просто умна: вот хоть сегодняшний вопрос, как легко и ясно разрешила она, да и всякий! Она тотчас видит прямой смысл события и подходит к нему по прямой дороге.
А хитрость - как мышь: обежит вокруг, прячется... Да и характер у Ольги
не такой. Что же это такое? Что еще за новость?"

Особые впечатления

Волшебная атмосфера Петербурга середины 19 в.: столица, культурный центр, но до чего, же милая, неторопливая и спокойная жизнь! Ни, тебе, суеты, ни автомобильных пробок, ни толкотни в метро. Пусть Иван Александрович и ходит (не ездит!) на государственную службу, но успевает написать (вручную!) целую страницу современного машинописного текста (с утра)! Театр - почти каждый вечер (кстати, билеты туда совершенно не дешевы: "…билеты стоят вдвое (10 и 15 р. Серебром)", следовательно, обычно - 5-7 руб., обеды, литературные вечера. Как теперь, так и раньше в фаворе ночная жизнь: "…вчера из театра я поехал пить чай к князю Оболенскому, просидел там до часу ночи, оттуда бы домой, а я в клуб - и вот последствия: головная боль….."

А про встречу Нового Года 1856 - Это просто прелесть:
"Новый год встретили у Майковых. Я принес к ним ликер из рома, шампанского и ананасов: дамы так подпили, что Е<вгения> П<етровна>, не вставая со стула, могла только шевелить губами, прощаясь с гостями, и кистью левой руки. Старушку Старик завернул в одеяло и под мышкой отнес домой, а Ю<ния> Д<митриевна> любовно смотрела на всех мужчин, кроме мужа. Возник вопрос: что бы делали Вы?"
А теперь о личности самого Ивана Александровича, как человека, а не столпа русской литературы:
Замкнутый, обстоятельный (дают знать о себе купеческие корни), педантичный, мнительный, обязательный до скрупулезности, щепетильный в отношении собственной репутации и репутации других, весьма ревностный государственный служащий( дружит с министрами, обласкан государем), но при этом
почитатель, поклонник Пушкина (правда все советы Александра Сергеевича, увы, прошли мимо)
"…..Чем меньше женщину мы любим,
Тем легче нравимся мы ей….."
Взять хотя бы, например, ситуации с портретом Елизаветы Васильевны и забытым салопом. Гончаров, со свойственной ему маниакальностью, превращает похищенный портрет буквально в фетиш, а с салопом носится, как курица с яйцом, да еще и обижается, получив лишь банальную расписку в получении.
А вот "избранник", человек молодой и горячий, ведет себя куда прозаично (вещи - это просто вещи):
"…и обоим нам Лев<ицкий> горько жаловался на "друга Вашего детства", что он заезжал к нему вечером и "этот мальчишка, какой-то корнетик, фат, дрянь" (его выражения)... тут он назвал также его фамилию, как и я называю, "нашумел, накричал, чтоб ему отдали портреты, заносчиво требовал, чтоб прислали ночью, что работают дурно, зачем это не готово, он едет и т. п.". Лев<ицкий> отвечал, что если б портреты и были готовы, то он их не отдаст, потому что, без приказания, женских портретов никому не отдает, что он знает только Майк<ова> да Г<ончарова>, знакомых с нею, и отдаст им, а не ему. "Я не хочу знать ни Майк<ова>, ни Г<ончарова>, - возопил друг детства, - я еду, зачем не готово? Да скажите М<айко>ву, чтоб он прислал мне какой-то салоп. Эти бабы!.." - заключил он с досадой. Это - подлинные слова, переданные Л<евицки>м мне и Ник<олаю> Аполл<оновичу>".
Гончаров - неисправимый романтик, тонкая и ранимая натура, в сердечных делах он полон неискушенности, неопытности и идеализации объекта внимания.
Невольно на ум приходит странное сравнение с главным, очень юным героем фильма "Формула любви", который обретает счастье, последовав совету своей мудрой тетушки.
"Если ты человек, так не надо любить каменную Галатею. Люби простую женщину"
А Иван Александрович, увы, получив подобный совет от Евгении Петровны не следует ему:
"….Евг<ения> П<етровна> подсела ко мне и очень серьезно и тихо начала говорить, что зачем-де я таскаюсь по белу свету как отчужденный от людей, будто Каин какой, что я ни Богу свеча, ни черту кочерга, что наступают лета покоя, когда человеку так нужна дружба и т. п., что вот приехала какая-то милая, добрая девушка 19-ти лет, с 300 душ и хорошеньким носом, что им хочется, чтоб я женился... "Зачем это Вы мне говорите?" - спросил я. "Для Вашего счастья: мы видим, как Вам скучно на свете, - а это племянница Яз<ыковой>... женитесь, пожалуйста...", упрашивала она тоненьким, нежным голоском. "Я бы с большим удовольствием сделал это для Вас, - сказал я ей, - но Вы знаете, что я никогда не думал о женитьбе, а теперь... когда передо мной недавно был идеал женщины, когда этот идол владеет мной так сильно, я в слепоте... и никогда не женюсь..." "Ну, так женитесь на идоле, - живо перебила она, - сделайте такую милость, - еще нежнее и тоньше голоском прибавила она, - постарайтесь как-нибудь..." - "Очень хорошо, я постараюсь... да нет, никак нельзя..." - сказал я. "Э! с досадой сделала она, отходя, - и впрямь ни Богу свеча, ни черту кочерга!.. Каин!"

Увы, но личная жизнь Ивана Александровича так и не сложилась. Впрочем, пережитая драма не убила творческие силы, и Гончаров- писатель остался в выигрыше, переосмыслив и воплотив в художественной форме личные впечатления и чувства. Возможно, именно отсутствие отвлекающего фактора - семейных забот - позволило Ивану Александровичу добиться столь блистательных высот на поприще художественного слова и стать одним из столпов русской словесности.

Список литературы:
И.А. Гончаров "Обломов"
И.А. Гончаров "Письма к Е.В. Толстой"
Владимир Мельник. "Аргументы и факты" 2006 г.
О. А. Демиховская. "Послегончаровская" судьба Е. В. Толстой"
Валерий Блюмфельд. Журнал "Будь здоров!" №5 2005
Википедия

© 2003-2012 Kuluar.ru. Все права защищены. | admin@kuluar.ru